Осознание и понимание ситуации наплывали волнами, одновременно с тем, как уходила вялость и слабость в теле. Робин сидел, осматривая округу, потом не торопясь встал, размял затекшие ноги и руки, попрыгал на месте, словно готовился долго и усердно заниматься физической работой. Подошла девушка и сказала, что им придется друг друга потерпеть. Робин Гуд, не выглядевший сейчас злым, весело ей улыбнулся.

Это было странно и непонятно, но он действительно улыбнулся и улыбнулся действительно весело. Синие глаза смотрели ласково, понимающе, чуть ли не с заботой, и только профессиональное чутье могло подсказать Алисе, что это не искреннее чувство, а временная, зыбкая маска такого же плута и разбойника, как она сама. В данном случае молчаливая, добродушная улыбка бородатого лучника примерно означало следующее: «Молодец, молодец, подруга, свалила меня-старика, уломала, вырубила. А уехала далеко? Ах, да, точно, я же коня твоего убил, ну кто же в поле один на один с лучником, кто ж знал, кто ж знал… Что, никто из проезжих не остановился? Еще бы они тебя подвезли, увидев убитого коня и связанного бабой мужчину. Ну, ничего, ничего, беда пройдет, придет веселье…»

Потом Робин словно забыл про девушку. Стоял себе, согреваясь на месте, разминал конечности, наклонялся то в одну, то в другую сторону, выпрямлялся, сгибался опять. Холод был, на самом деле, не такой уж и лютый, но за час беспробудного сна пальцы ног и рук точно померзли. Мужчина смотрел на горизонт, туда, где в поле терялась бурая лента дороги, щурился и потом смотрел в лес. Тишина. Благодать. Природа.

Говорить с Алисой лучник не находил нужным или считал ниже своего достоинства. В любом случае, он в том же молчании и спокойном настроении сел на окоченевший лошадиный круп, поднес связанные руки к лицу, вгляделся в узлы. Профессионально, ничего не скажешь. Попытался перетереть веревку, попытался расширить путы, чтобы продеть кисть. Ничего не вышло, руки засаднили, кое-где кожа протерлась до крови. Тоже не страшно.

Тогда Робин Гуд, как ни в чем не бывало, огляделся в поисках своего клинка. Не найдя его после первых поисков, мужчина разочарованно цыкнул языком и посмотрел на девицу. Посмотрел уже по-другому, внимательно и пристально, как смотрят на будущих невест или ближайших жертв. Та в это время как раз поднимала лук и доставала стрелу.

Во второй раз за день Робин пожалел, что лук, который он взял с собой, был охотничий, короткий. Чтобы натянуть его, для стрелка не требовалось большого умения или силы в руках. Ах, если бы сейчас рядом был двухярдовый родимый тисовый лук, которым прохвостка смогла бы пользоваться только как оглоблей… Но долго сожалеть о чем-либо было совершенно не в духа Робина Гуда, поэтому разбойник, выждав паузу, встал и медленно направился к девушке.

И сейчас было самое время начать нервничать.

- Говорю один раз. – Произнес он, остановившись от нее в трех-четырех шагах. – Ты разрезаешь веревки, возвращаешь все мои деньги, все вещи, все оружие. Я тебя не трогаю. И так как фантазия у меня куда богаче твоей, я могу придумать тысячи других вариантов, если ты этого не сделаешь.

Мужчина закончил говорить и показательно расправил плечи, не отрывая взгляда от ее не закрытого повязкой глаза. Теперь и нельзя было сказать, что он был среднего роста, пожалуй, повыше многих… Или это только обманчивость ситуации? С окровавленным рукавом, с мокрыми от снега волосами, с покрасневшим от мороза носом, Робин Гуд давал единственный, последний шанс непонятливой девушке перед собой, и безбрежный холод его синих глаз обещал ей в противном случае куда более печальные исходы, чем быстрая смерть от стрелы.

Отредактировано Robin Hood (2013-04-17 15:37:28)

«Зря».

Чтобы выстрелить, нужно сначала натянуть тетиву. Чтобы выстрел получился хорошим, нужно сначала натянуть тетиву хотя бы до уровня груди или лица. Естественно, отличные стрелки натягивают тетиву сразу до уха, почти не целясь, стреляя инстинктивно – и у отличных стрелков выходит это хорошо.

Когда девушка стала натягивать тетиву, Робин Гуд сорвался с места. Прыжок в сторону, в другую, приближаясь к этой храброй, но глупой незнакомке зигзагообразно, как двигается змея. Тетива тренькает, стрела срывается, попадая в плечо и на секунду разворачивая Робина в сторону, но у того нет времени ни закричать, ни остановиться: Алиса может увидеть, как стиснуты его губы, как наклонена вперед голова, словно у быка перед последним рывком.

И мужчина совершает рывок: за пару шагов до нее, рыча, как раненный зверь, Робин прыгает, вытягивая вперед связанные руки, старается повалить девушку с ног. Неважно, повернулась ли она бежать, осталась ли на месте; черная ярость вскипает в холодной, беспощадной крови, разгоняется в венах, туманит разум, отстраняя острую боль в пронзенном стрелой плече. Жесткие пальцы намертво вцепляется в женские одежды, он наваливается на нее всем весом, подминая под себя, лишая возможности сопротивляться, и пусть у лучника связаны руки, пусть уже другое плечо кровоточит, злость придает ему силы, с которыми нельзя справиться женщине. Он бы задушил – прямо там, посреди безымянного поля на безымянном тракте, задушил бы только за то, что нельзя кидать в кого не попадя дротики и отказываться от таких выгодных и разумных предложений, как белый мир. А уж о том, чтобы стрелять в Робина Гуда из его собственного лука, и говорить не стоит.

Барахтаться в неглубоком снегу они могли недолго: в конце концов, даже если Робин встретил сопротивление, он безжалостно подавил его очаги несколькими уверенными ударами ног и локтей. Нет нужды упоминать о том, что удары такие были очень болезненными, потому что этого хотел мужчина. Довольно быстро Робин завершил все сильным ударом в височную область головы несчастной, а потом повалился лицом в снег рядом с поверженной жертвой, и долго-долго дышал, тяжело забирая воздух легкими, и тихо стонал, потому что после схватки кровь остывала, спадал боевой раж, и возвращалась усталость и боль.

Саднило костяшки на руках, саднили запястья, о плечах не стоило и вспоминать, потому что стрела все еще торчала из руки, и каждое движение теперь отзывалось втридорога. Робин Гуд, упершись ногами по бокам от незнакомки, устало выпрямился, обращая голову к зимнему небу. Набрав больше воздуха, он раскатисто, протяжно закричал, спугнув стаю воронов с ближайших деревьев. Так лесной разбойник рассказывал им, что сегодня их ужином не станет его собственное мясо. Безвольно мужчина опустил голову к груди, продолжая тяжело дышать, и понял, что нужно собираться.

На приличном расстоянии от придорожного трактира, который стоит на развилке, напоминающей рогатину, можно заметить павшую лошадь в стороне от дороги. Снег вокруг притоптан, заметны следы крови на земле. И где-нибудь рядом точно можно заметить девушку с белой повязкой на одном глазу, со ссадинами на лице, со связанными руками, - за спиной. Она в одном исподнем, без верхней одежды, без платья, но не голая, и очень легко принять ее за жертву нападения бесчувственных и бессердечных разбойников.

Так можно подумать, не зная всей истории, которую могут поведать вам только двое, и те – при исключительных обстоятельствах, которые вряд ли когда-нибудь случатся, потому что рассказывать не захочет никто: один из уязвленной гордости, другая из несмываемой обиды. Или вам повезет, и вы услышите ее, как сказку, во время остановки в дороге или за кружкой в трактире, но тогда берегитесь, потому что никто не будет в ответе за ее правдоподобность.