История одного убийства. Рыцарь и розы.

Дождь лил с самого утра, не прекращаясь ни на мгновение. Казалось, сама природа скорбела об ушедшем лете, роняя на землю холодные слёзы. Затянутое в серый саван небо так и не прояснилось до самого вечера. На землю уже опустились сумерки, а Олаф, владелец местного трактира, всё так же скучал за стойкой, равнодушным взглядом обводя практически пустой зал. Обычно, под вечер в «Толстую бочку» набивалась уйма народа, превращая трактир в настоящий островок веселья и беззаботности, которые так необходимы простому люду. Но сегодня миряне предпочли коротать вечер, сидя по домам и отогреваясь у жаркого огня. Лишь пара пьяниц – завсегдатаев трактира – сидели за столиками и слушали, как тяжёлые капли ударялись о глиняную черепицу и стёкла окон.
- Шёл бы ты домой, Хоб, - нарушив тягостное молчание, обратился трактирщик к одному из пьяниц. Олаф собирался закрывать заведение, но по понятным причинам сделать этого не мог.
- Х-хе, и оставить тебя здесь скучать одного? – прошамкал Хоб, наблюдая за тем, как хозяин трактира по десятому разу полирует и без того уже натёртые до блеска кружки. Пьяница вдруг погрустнел и, вздохнув, проговорил:
- Ты же знаешь, Матильда меня на порог не пустит. До чего же вредная баба!
Олаф знал. Матильда на всю деревню славилась своим скверным нравом, а тут ещё вздумала мужа от бутылки отвадить. Да только нашла коса на камень. Хоб теперь просто не приходил домой, когда был навеселе, и частенько ночевал в трактире – Олаф по доброте душевной его не выгонял. И сегодня ему уготовлен ещё один весёлый вечерок в компании с пьяницей.
Тяжело вздохнув, мужчина бросил тоскливый взгляд на окно. Сквозь дождь Олаф заметил две фигуры, приближающиеся к трактиру. Одна, что поменьше, вела на поводу лошадь. А затем дверь распахнулась, и в зал вошёл высокий мужчина. Трактирщик прищурился. Да нет, юноша, просто крупный и хорошо сложенный. «Этот не местный», - быстро определил Олаф. Деревенских он всех наперечёт знал. Хоб так же с интересом разглядывал путника. Юноша внимательным взглядом зелёных, словно весенняя трава, глаз обвёл зал и, выбрав столик, расположенный ближе всего к камину, быстро пересёк небольшое помещение. Олаф тут же спохватился и, когда путник уселся, был уже у его столика:
- Чего желает добрый господин?
- Для начала эля мне и моему оруженосцу, - голос у юноши оказался густым и довольно низким.
- Так вы рыцарь? – поинтересовался трактирщик, с любопытством разглядывая парня. Вообще, на рыцаря юноша мало был похож: одежда довольно поношенная, доспехов нет вовсе, меч вот, правда, на поясе имеется и, похоже, из хорошей стали, хоть и без всяких изысков.
- Странствующий рыцарь, - уточнил путник. – Сир Томас, - дверь снова распахнулась, и на пороге возник щуплый светловолосый парнишка лет четырнадцати. – А это мой оруженосец Альбин.
Паренёк бодрым шагом прошествовал к столику и уселся на свободный стул. Трактирщик тем временем испарился выполнять заказ. Зато тут же к путникам подсел Хоб. Дыхнув на рыцаря перегаром, пьяница уставился на него немигающим взглядом:
- Странствующий рыцарь, значит. Что, тоже о мёртвой принцессе прослышали и теперь держите путь к её замку? Хотите разрушить старое проклятие? Мой вам совет, не испытывайте судьбу. Оттуда ещё никто не возвращался.
Томас удивлённо воззрился на мужчину:
- Ни о какой принцессе мы не слышали, - рыцарь взглянул на своего оруженосца, но тот лишь плечами пожал. – Мы направляемся в город на королевский турнир.
- Турнир, х-хе, - усмехнулся Хоб, - турнир – дело хорошее. И замок как раз по пути будет.
- Что-то ты разговорился, - проворчал подоспевший трактирщик. Помимо кружек с элем он принёс две миски с каким-то варевом. – Вот, на улице холодно, а похлёбка поможет согреться.
Томас поблагодарил Олафа и принялся за еду. Альб тоже орудовал ложкой, но не так активно, как рыцарь. Он то и дело поглядывал на Хоба.
- А что за проклятие? – не выдержал оруженосец и тут же поймал на себе суровый взгляд рыцаря.
- О-о-о, - расплылся в довольной улыбке Хоб. Эта история была его коньком. – Пятьдесят лет назад к западу от этой деревни было небольшое, но процветающее королевство. У тамошнего короля была дочка. Имени её никто не помнит, но говорят, была она хороша собой и свежа как утренняя роза. Да только приключилась с ней беда – ни с того, ни с сего взяла да померла. А вместе с ней и всё королевство вымерло. Говорят, и по сей день мёртвая принцесса бродит по своему замку и забирает всех живых, осмелившихся вступить в её владения. А виной тому проклятие колдуна, гнев которого навлёк на себя король. Но до сих пор находятся глупцы, мечтающие развеять тёмные чары и заполучить богатства, сокрытые в недрах замка.
- Всё этот бабкины сказки, - буркнул Олаф. Уж он-то ни в какие проклятия не верил.
- Сказки или нет, а только где те смельчаки, что ушли на поиски богатств? – говорил Хоб тихо, но так, чтобы все присутствующие в зале его слышали. Альб слушал пьяницу с открытым ртом, но Томас отнёсся к рассказу скептически:
- Замки, принцессы, сокровища – всё это и правда похоже на сказку.
- Тёмную, зловещую сказку, - губы Хоба растянулись в ухмылке. – Да вы сами можете проверить. Идите в город не по главному тракту, а через лес. Замок сам возникнет у вас на пути.

На следующее утро дождь перестал, но на землю опустился туман, белым одеялом окутывая деревню. Томас и Альб, попрощавшись с трактирщиком, ступили на королевский тракт. Шли они в полном молчании, лишь стук копыт о дорожные плиты нарушал утреннюю тишину. Чтобы хоть как-то развлечься, Альбин решил завести разговор:
- Вы ведь не поверили в рассказ того пьяницы? – спросил он у рыцаря.
- Нет, - кратко ответил Томас. – Все эти страшные истории придумали матери, чтобы отвадить своих непослушных чад от тёмного леса.
- Тогда почему бы нам не пойти в этот самый лес? – с хитрым прищуром глянул Альб на Томаса. – Бояться нам нечего, а так даже сократим путь.
Рыцарь бросил хмурый взгляд на своего оруженосца и, ничего не говоря, свернул с тракта по направлению к лесу.
Некоторое время путники шли молча, теперь под их ногами шелестела листва да хрустели тонкие веточки.
- Что-то никакого замка не видать, - протянул Альб. В голосе паренька явно читалось разочарование.
- Ну, что я тебе говорил? Нет никакой принцессы. А ты в следующий раз помалкивай, а не в разговоры влезай.
Расстроенный оруженосец брёл рядом с рыцарем, понурив голову. Ну, по крайней мере, они сократят путь до города. Томасу стало жаль паренька, и он решил не продолжать своих нравоучений. В конце концов, Альб смышлёный малый и ещё ни разу не подводил рыцаря. В отличие от оруженосца Томас смотрел не под ноги, а вперёд, и в какой-то момент ему показалось, что он стал различать на фоне деревьев тёмный, расплывчатый силуэт.
- Альб, а ну погляди на это.
Мальчишка поднял глаза, и лицо его озарила торжествующая улыбка:
- Вот видите, сир, замок есть! Это не сказки!
Томасу ничего не оставалось, кроме как согласиться с оруженосцем. Путники заметно ускорили шаг, и вскоре неясный силуэт превратился в замок из тёмного камня, весь увитый терновником.
Альб с открытым ртом смотрел на монументальное сооружение…и на то, что осталось от тех, кто пытался пройти в открытые врата замка. Смерть застала несчастных прямо у ворот, они даже не успели ступить на территорию замка.
- Вот что, Альб, остаёшься с Вихрем здесь. Если к вечеру я не вернусь, уходи.
- Сир, я пойду с вами, - решительно заявил парень, но тут же стушевался под суровым взглядом рыцаря.
- Ты, мой оруженосец, обязан подчиняться моим приказам.
- Да, сир.
Томас вынул меч из ножен и приблизился к воротам. Его предшественники были с ног до головы увиты терновыми розами. Рыцарь заметил, как и к его ногам потянулись колючие стебли, но успел вовремя их обрубить. Не мешкая более ни секунды, юноша ступил во двор замка и обнаружил такие же распростёртые тела, вернее то, что от них осталось. Это явно были обитатели замка. Томас не стал задерживаться во дворе и прошествовал под арку, ведущую в запущенный сад. И практически сразу он увидел её. Она, как и все, кого рыцарь встретил до этого, была обвита розами, но при этом совсем не походила на мёртвую. Хоб не соврал, принцесса действительно была свежа, словно утренняя роза. Казалось, она просто уснула и в любой момент может проснуться.
Томас склонился над принцессой. В тишине сада ему показалось, что он слышит её слабое дыхание. Рыцарю очень захотелось, чтобы девушка очнулась, ему захотелось освободить её из колючего плена. Томас ухватился за колючие стебли и рванул их изо всех сил, но те оказались на редкость прочными. Не желая сдаваться, рыцарь продолжал свои тщетные попытки освободить принцессу. Изодранные в кровь руки пылали нестерпимой болью, шипы всё глубже впивались в кожу. В пылу своей борьбы Томас не заметил, как сам оказался в терновом плену. Ноги его уже крепко схвачены колючим растением, а яд, проникший в раны, начал своё действие. Юноша слабел на глазах.
- Сир! – голос Альбина на мгновение вывел Томаса из забытья.
- Беги, глупец, - слабо пробормотал он. – Беги. Расскажи всем…заклятие…продолжает убивать. Оно меня убило…
Рыцарь бормотал что-то ещё, но Альб уже не мог разобрать ни слова. Мальчишка вовремя заметил подбирающиеся к нему стебли терновника и, заливаясь слезами, бросился прочь из замка. Оседлав Вихря, он подстегнул коня и что есть мочи погнал в направлении города.
Уже к вечеру бывший оруженосец добрался до города, а на следующее утро все его жители судачили о проклятии, убившем ещё одного смельчака.

У Базиля никогда не было дома. Так уж вышло, что всю жизнь он скитался, как бродячий кот, предпочитая не задерживаться на одном месте слишком долго. Да и как тут задержишься, когда везде находятся неприятели , желающие сжечь тебя на костре или отдать на съедение собакам? Вот и бегал он, измеряя жизнь не годами, а пройденным расстоянием.
Свой возраст он уже не помнил. Он не знал, сколько жизней из отмеренных ему девяти он прожил, и предпочитал об этом не задумываться. Однако, ему все чаще казалось, что слишком уж долго он скитается по свету. Столько не положено жить нечестным актёрам и романтикам большой дороги. В какой-то момент он даже подумал, что бессмертие передалось ему по наследству, но если это так - почему он стареет? Почему не остается молод и красив, как его отец? Нет - его руки и лицо измяты морщинами, тело ноет об бесчисленных ран и ушибов, а волосы окрасились в серебристо-белый цвет. Ему больше не надо изображать слепого старика что бы просить милостыню - он действительно стал старым и почти ничего не видит.
Трясущиеся руки сжимают карту, на которой заветное место обозначено странным знаком. Этот знак - крохотный ключик. Такой же точно, как тот, что лежит у него в кармане. Он усмехается - ключик действительно не большой, и золота в нем - всего ничего. А ведь его бывшая напарница, Алиса, охотилась именно за драгоценным металлом, думая, что этот Золотой Ключ размером с увесистый охотничий нож.  В отличии от неё, Базиль всегда охотился не за самим предметом, а за тем, что он скрывает. Как же так вышло, что к заветной цели он приблизился так поздно? Почему раньше он всегда сворачивал с верной дороги и шел совсем не туда, куда его звало сердце?

Волшебный огонек на карте указывает его перемещение. Базиль уже предвкушает то зрелище, которое ему предстоит увидеть, когда он наконец доберется до каморки Карло. Стоит лишь найти нарисованный на стене камин, содрать полотно, открыть дверь заветным ключиком - и все мечты сбудутся. Теперь театр  будет принадлежать именно ему. Честно это или нет - не имеет значения. Ключик у него.
Ещё несколько шагов - и светящаяся точка на карте закрывает собой отметку. Базиль поднимает глаза и щурится, что бы лучше разглядеть старинный дом.
-Я не понимаю...-тихо произносит он, качая головой и хмуря седые брови. Перед ним - всё, что осталось от дома, в котором некогда жил человек, известный как Папа Карло. Это не дом - лишь обглоданный скелет бывшего здания.
Впрочем, старик не собирался останавливаться. Вместо того, что бы разочароваться и развернуться, он смело направился к останкам дома и вошел внутрь. Обстановка внутри была весьма "умиротворяющая" - останки разломанной мебели, обгоревшие доски, битые стекла и кучи мусора. В один момент Базиль даже споткнулся о что-то, напомнившее ему человеческую руку. Однако, это "что-то" было сделано из дерева.

Ему даже не потребовался ключик, что бы открыть потайную дверь. Да и двери самой уже не было - лишь зияющая черная дыра да ступени, ведущие вниз.
"Хочу ли я идти дальше?" - спросил он сам себя. Конечно же хочет. Он так давно мечтал о своем театре, что отступать не собирается.
Темный коридор вывел старика в большое помещение, пахнущее так дурно, что хотелось перестать дышать. В кромешной тьме его глаза с трудом различали очертания предметов. Он шел, выставив вперёд руки, пытаясь нащупать что-то перед собой. Под ногами что-то хрустело и скрипело, а он все шел вперёд, по пустому залу, к тому месту, где находилась небольшая сцена. От неё, как и от всего остального театра, осталось лишь жалкое воспоминание. В театре не было ни стульев, ни скамеек, ни люстр, ни занавеса...Ничего не было, кроме обломков, каких-то рваных тряпок, разрухи и вони.
Оглядевшись ещё раз, Базиль сел на сцену, лицом к зрительному залу. Все мысли в его голове смешались. Он не знал, что ему теперь делать. Лишь одно было ясно - он проделал невероятно длинный путь, что бы прийти сюда. И это в том возрасте, когда ходить затруднительно, ноги подкашиваются, а спина ноет от боли. Столько усилий он проделал, что бы увидеть жалкий огрызок своей мечты. Теперь ему некуда идти.

В этот самый момент яркий свет ослепил мужчину, заставляя жмурится и прикрывать глаза рукой. Смрад исчез, и со всех сторон полилась восхитительно мелодичная музыка. Вот уже перед ним небольшой зал, отделанный желтым мрамором и несколько рядов кресел, а за ним - сцена с тяжелым золотистым занавесом. Зрители наполняют помещение театра, рассаживаются, перешептываются, обсуждают что-то. Здесь есть маленькие дети и молодые девушки, знатные дамы и их мужья, дряхлые старики и старухи - все пришли посмотреть на его представление. Яркие картины встают перед его глазами - он играет главную роль в своём собственном спектакле, а публика аплодирует ему и кидает цветы на сцену. Дети смеются его дурацким шуткам, критики перешептываются, нахмурив брови, а кто-то уже ждет окончания представления, что бы поговорить с актером за кулисами....
Невозможно передать, какие чувства нахлынули на него при виде такого зрелища. Эмоции переполняли его и он...Он был счастлив, впервые за долгое время! Он улыбался, так светло и так искренне, как не улыбался уже давно.
-Это...мой...дом. - произнес он. Эти слова, последние в его жизни, возможно, были самыми важными.
В тишине раздались тихие мягкие шаги, и из темноты появился изрядно ободранный тощий бродячий кот. Громко мяукнув, он запрыгнул на колени к старику и заглянул ему в глаза. Рука Базиля прикоснулась к жесткой шерсти и...замерла. Замерла на веки. Последнее мысль, пронесшаяся в его голове  перед тем, как его сердце остановилось навсегда, была очень проста и незамысловата.
"Я счастлив."

Колючая еловая лапа мазнула его по щеке, чуть царапая кожу, но Ровинас только досадливо отмахнулся и перевернулся на другой бок. Возможно, это была не самая лучшая идея – засыпать на берегу озера – но до дома все равно было далеко, а он слишком устал за день. Да и бабка Рута, самая старая женщина в селении, нередко рассказывала про это место всякие занятные истории. Мол, что снятся тут вещие сны и что человек может узнать здесь свою судьбу. Вот например…

Сон пришел вместе с мерным рокотом волн. Уже не было маленького лесного озера, наполовину заросшего ряской – перед Ровинасом раскинулось море, чуть подкрашенное серебристым лунным светом, спокойное и холодное.
«Равнодушное», - отчего-то подумал мужчина и зябко поёжился. Налетевший ветер бесцеремонно влез прямо за шиворот и выстудил всё немногое остававшееся там тепло. Охотник прибавил шагу, увязая в прибрежнем песке. Кое-где тускло поблескивали желтоватые кусочки янтаря, и Ровинас пару раз даже нагнулся, чтобы подобрать несколько для сестры на ожерелье. Подобрал – и почти сразу бросил, потому что вдруг вспомнил: а сестры-то больше нет. И детей ее нет, и мужа. Никого не осталось.

Следующий порыв ветра хлестнул сбоку, как пощёчина. Мужчина вжал голову в плечи и зашагал еще быстрее, почти перейдя на бег. А расстилавшемуся перед ним берегу всё не было и не было края… Какая-то мысль копошилась на задворках сознания, словно спрятавшаяся в норке мышь: и это море, и усыпанный янтарем песок были Ровинасу хорошо знакомы, но он не помнил, когда видел их раньше. Охотник прошел еще несколько шагов, а потом застыл. Впереди на песке стояла девушка в тонкой белой рубашке и, не отрываясь, смотрела на море, как будто ждала кого-то. Длинные темные волосы трепал ветер, и девушка сама казалась такой тоненькой, хрупкой и печальной, как… Как берёзка.
И тут Ровинас внезапно понял, откуда ему знакомо это место. Вот же оно, прямо из сказок бабушки Руты вышедшее, из старинных преданий, что так любят рассказывать старики, сидя у очага. Именно здесь, на границе земли и воды, на границе мира живых и мертвых, собирались духи, чтобы считать свои богатства. И каждый год приходили на это место Дева, Мать и Старуха, чтобы отдать в руки достойного бесчисленные сокровища, до поры припрятанные в толще вод.
Девой была Бирзулис, Берёзка, лесной дух, покровительствующий юным невестам. Собственные сестры Ровинаса вешали на берёзовые ветви разноцветные ленты и выпрашивали для себя счастья у доброй Бирзулис.
Старухой была Юрате, хозяйка вод морских, владычица несметных богатств, мудрая и древняя, как само время. И охотник, спрятавшийся за большой камень, увидел, как отхлынули волны назад, и к девушке-берёзке вышла пожилая женщина в богатом наряде и украшениях из янтаря. Седые волосы спускались ей почти до пят. Бирзулис поклонилась, и вот уже два древних духа стали ждать на берегу третьего.

Ровинас усмехнулся в бороду: Мать, кем бы она ни была, не спешила. Видно, не хотела отдавать богатства людям, берегла для своих деточек. Про себя мужчина уже решил остаться, подслушать, о чем говорят духи, и найти клад, о котором столько говорили. Деньжат у него уже давно не водилось – с тех самых пор, как извели они с братьями ужиного царя, всё в хозяйстве пошло наперекосяк. Сначала расхворались старые родители и один за другим ушли в могилу, потом стал ветшать и рушиться их скромный домишко, а потом братья разошлись кто куда. Один Ровинас оставался на родных берегах, потому что никак не мог заставить себя уйти с места: чувство вины приковало его, как якорь.
Волны с грохотом накатили на берег, вымочив охотнику одежду едва не до пояса. Но он не сдвинулся с места, потому что увидел: белые пенные брызги вдруг стали алыми, как свежая кровь, и из воды поднялась третья женщина. Платье у неё было самое простое, волосы распущены, и стало видно в лунном свете, как блестит в них широкими серебряными лентами ранняя седина. Когда Мать обернулась, будто почувствовав, что за ней следят, Ровинас побелел, как мел.
- Эгле? – прошептал он и тут же мысленно обругал себя за неосторожность. В таких местах, как это, на самой границе двух миров, имена имели особенную силу, а охотник не хотел накликать на себя беду. Он только прижался к камню покрепче и продолжил наблюдать.

Тем временем три женщины неторопливо двинулись по берегу вдоль кромки воды, по направлению к тому самому камню, за которым спрятался Ровинас. Вскоре стали слышны их голоса.
- Нашла ли ты, кому отдать богатство, дочь младшая? – спросила Старуха-Юрате, и Бирзулис ответила ей звонким девичьим голоском: - Нет, матушка, не нашла.
Тогда Юрате спросила снова:
- А ты нашла ли, дочь старшая?
И совсем рядом Ровинас услышал голос своей сестры, ужиной королевы:
- Да, матушка. Вон он, за камнем хоронится, сидит и нас слушает. Хочу поблагодарить его, смелого и храброго, что не побоялся прийти и поискать здесь удачи.

От этих слов мужчине стало отчего-то так жутко, что он выскочил из своего укрытия и, не помня себя, понесся прочь. Песок набился к нему в башмаки, превратив их в две пудовые гири, а охотник всё бежал и бежал, пока не покинул побережье и не оказался в лесу. Но и тут он не дал себе ни минуты передышки: стал в страхе ломиться прямо сквозь чащу, потому что уже в красках представил, как его может отблагодарить сестра за убийство мужа.
Ровинас бежал, пока земля внезапно не ушла у него из-под ног, и не полетел он вниз головой в какую-то сырую холодную яму. Казалось, небо надвинулось сверху, грозило прижать и раздавить его, как букашку. Никогда мужчина ничего не боялся, а теперь вдруг сделался беспомощным и слабым. Ему казалось: где-то совсем рядом смеется Эгле, ищет его и зовёт по имени.
«Выходи, братец, - чудилось ему. – Выходи, щедро тебя награжу».
Ровинас закрыл глаза, а голос всё приближался.

Братец!

Братец!

БРАТЕЦ!!!

Мужчина открыл глаза и тут же зажмурился от ударившего прямо в глаза яркого света. Над ним склонились два младших брата, которые вот уже давно трясли его и толкали, да всё никак не могли добудиться. Позже они рассказали, что проспал Ровинас без малого три дня, и всех соседей пришлось поднять на ноги, чтобы его отыскать.
- А ты тут, под еловые лапы закатился и спишь себе! – со смехом сказал брат Юлюс.
- Под еловые?! – вскричал охотник, догадываясь, кому обязан давешним ночным кошмаром.
Больше он по тропинке мимо того озера не ходил. А спать…спать он еще долго ложиться боялся.

Давно я не приходил сюда, к кованым воротам церкви. Пики на верхушках ощериваются черными зубами. Тяжелые низкие облака с пропоротыми ими боками обещают дождь. Смеркается. Но мне некуда торопиться. Никому я не нужен. Даже из кабака вышвырнули, пройдясь по спине дубиной.
У пьянчуги немного радостей. Лишний глоток пива, да грязная монета, выскобленная между камнями мостовой. Она навряд ли надолго задержится в моем дырявом кармане. Пойло в трактире – дрянь. И стоит куда меньше, чем за него просит горбатый трактирщик. Я так ему и сказал, посмеиваясь над судьбой.
Эй, господин, принеси мне кружку пива. Что смотришь, качая головой? Говоришь, я уже слишком пьян? Мой язык заплетается, а ноги не могут стоять ровно, руки, черные от угольной пыли, которую они весь день разгружали в доках, дрожат. И что с того? Э нет, господин, я знаю, что ты думаешь. Что перед тобой босяк, который просит подаяние? Нет! Сегодня я богач!  У меня за душой позеленевшая монета. Чистое серебро. Молчишь… Что с тобой разговаривать.
Правильно, друзья-собутыльники? И эти молчат. Спят, обнявши столы и уткнув в миски с едой свои свиные рыла. Предатели. Хотя никто не потребует свою долю, протягивая мозолистые руки к моему сокровищу. Наконец-то принесли пиво. Кружка холодная, что моя подружка. Ха-ха, вчера во время дождя она свалилась в канаву. С утра я проходил мимо и видел ее спину в коричневой грязи. Думаю, что и сейчас она все еще там.
Посмотрев на соседа, поникшего головушкой с грязными и сальными волосами, я успокаиваюсь. Никто не будет оспаривать выпивку. Здесь такой закон, чуть зазевался, и кто-то уже норовит тебя обворовать. Не со зла, а от безысходности. Мне не хочется уступать, пусть даже это и так.
Запрокинув голову, я залпом опустошаю кружку с прилипшими к ней остатками какой-то еды. Острый кадык судорожно дергается, не успевая пропускать пенное пиво вглубь утробы. Мое худое тело сотрясает кашель, болью отдающийся под ребрами. Я был прав. Пойло – дрянь.
Не сердись, трактирщик. Я заплачу тебе за все сполна. Неловкие пальцы, сбитые в кровь непосильной работой, рыскают по карману, ища заветную монетку. Тьфу ты, черт. Он и вправду с прорехой. Выскочила, плутовка. И уже кто-то другой верит в счастье подворотень, любуясь на темный серебристый профиль короля.
Вот и все. Убежала моя удача, укатилась. А у меня теперь все тело в ссадинах, так меня трактирщик отходил, видя, что не могу расплатиться за пиво.
И теперь ноги принесли меня сюда. Сам не знаю зачем. В витражных окнах горит свет. Протягивая руку, я толкаю ворота. Они открываются без скрипа, приглашают войти. Грех отказываться. По ступенькам поднимаюсь я к дверям и оказываюсь в церкви. Пылают свечи. Мои слабые легкие тут же трясутся в кашле от свечного чада.
Сегодня я смогу облегчить душу. Настало время. Пройдя меж рядов скамей, устремляюсь к окошку, сажусь. В решетку видны лишь плечо и рука Преподобного Отца. Я не буду говорить, что грешен. Праведник сюда и так не сунется. Чего ему, светлому и чистому, исповедоваться?
Прошу только священника меня выслушать. Он отвечает согласием. Голос у Отца какой-то неприятный. Я даже за этими решетками чувствую, как он морщиться, вдыхая запах помоев и дешевой выпивки, исходящий от моего тела. Но никуда ему из своей будочки не деться. Будет сидеть, пока я рассказ не закончу.
Правой рукой шарю по карману своего изношенного до дыр сюртука. Этот целый. На дне его лежит вещь, нет которой для меня дороже на всем белом свете. Достаю ее и кладу на колени. Она успокаивает меня и в тоже время наполняет душу ужасом. На моих грязных штанах лежит фигурка из сухой травы. Круглое брюшко, головка с ушами, хвост из тимофеевки, а внутри, оплетенный стеблями сердолик, словно маленькое сердечко. Ни дать, ни взять – свернувшийся клубком кот.
Что, Преподобный, готовы выслушать мою печальную повесть? Тогда, пожалуй, начну. Не всегда я блуждал кривыми дорогами, перебиваясь случайными заработками. Службой была мне работа на конюшне богатого маркиза. Как и отца моего, и деда до того. Знали бы вы, какие там стояли лошади. Заморской породы, одна другой краше. Гривы волнистые в пол, шерсть к шерстинке. Но нрав у них был огненный, как у плененной арабки. Вздумалось мне, молодому, в час вечерний, когда спит уже маркиз и прислуга, сесть на такую лошадь верхом. Пришла идея и не уходит. День хожу, второй. На третий уехал хозяин мой. А я дождался темного часа, открыл конюшню и вывел одну кобылицу под уздцы. Скажете, дурак? Дурак и есть.
Вскочить-то я на нее вскочил, а, как почуяла лошадь незнакомого седока, вскинулась на дыбы и понесла по полям и лесам. Ничего я перед собой не видел, только в гриву мертвой хваткой вцепился, чтобы не упасть и не свернуть себе шею. Лютым тот конь оказался, скинул меня. Хорошо, что внизу оказался мох. Я не убился, только руку сломал. Видите? Левая до сих пор плохо двигается. Не смотрит на меня священник, взгляд его приманил травяной кот, красным огоньком сердолика в свете поблескивая. Да и Бог с ним, язык мой уже разошелся. Не остановить.
Возвращаясь к рассказу, ощутил я во рту вкус горечи. Сладкой и нестерпимо жгучей показалась мне она.
Стоило удариться о землю, сознание меня покинуло. Помню только, что вокруг тьма была, да деревья шумели. Попрощался с белым светом, и умер. Так мне тогда показалось. Но настало утро, и я очнулся. Гляжу вокруг, ничего не понимаю. Не в глухом лесу на мшистой подстилке лежу, а на кровати в избе. Рука моя аккуратно перевязана и вроде уже не болит. Не успел опомниться, а около меня уже и сама хозяйка появилась. Ладная, смешливая, волосы темно-каштановые льются бронзой, глаза зеленые, раскосые. Никогда я таких глаз в наших краях не встречал. Кожа белая вся, веснушками, как маленькими солнышками, отмечена. Так и прозвал я ее Веснушкой. Показалась она мне девочкой лет десяти. Это потом я узнал, что звали ее Магда Юродивая, потому что родилась она особенной, и что уж больше двадцати зим ей стукнуло. Жила Веснушка в лесу одна. Родной деревней изгнана, как дитя ненужное и обуза родителям. Дикие звери ее не трогали, болезни стороной обходили. Лишь одно живое существо  - серый кот скрашивал ее одиночество. Только не особенно она им и тяготилась. С травами разговаривала, каждому дню радовалась и из камней и листьев обереги делала. Деревенские девки в обход наставлениям старших часто к ней ходили. Кто возьмет куколку для счастливого замужества, кто для детишек здоровых, кто для достатка в семье. И ни с кого Веснушка не брала ни монетки.
А еще лесная отшельница умела боль снимать прикосновением. Наговорит, нашепчет и кончиками нежных пальчиков до раны дотронется. Это я на себе испытал, когда день у нее гостил. Многое тогда мне, всю жизнь на конюшне прожившему, открылось. Показала мне Веснушка и быструю реку и лесные цветы. А ее заливистый смех я до сих пор вспоминаю. Не хотел я ее покидать. Страшно мне было возвращаться. А кто бы не испугался? За потерю кобылицы маркиз мог лишить меня жизни. Шли часы, а страх только сильней становился. Не к добру это было.
Вечер уже наступил. Темно, хоть глаз выколи. Сидим мы с Веснушкой возле печи, она мне кукол своих показывает, на коленях ее кот дремлет, и тут дверь отворяется. Ни засовов, ни замков у отшельницы не было. За доверчивость свою она поплатилась. А я себе никогда не прощу то, что потом случилось.
Вломились в дом люди маркиза. Меня за шкирку схватили и вон. Слышал я, как кричит Веснушка, как орет дурниной ее кот, но ничем уже помочь не мог. Притащили меня назад к хозяину. За то, что лошадь увел, выпороть меня приказал он. И не в шутку. Хотите, Преподобный, покажу вам свою спину? На ней ни одного живого места не осталось. Только шрамы, кожу стягивающие. Как я только тогда жив-то остался.
А через два дня маркиз в город засобирался. Говорили, что должны казнить ведьм на площади за порчу, на наши края наведенную. А смерти у нас вместо праздника. Взял хозяин жену, детишек и меня прихватил, хотя я еле на ногах держался после наказания. Вся рубашка кровью сзади пропиталась.
Знаете уже, поди, что дальше было. И вы на площади той находились. Ведь изо рта вашего слова страшные доносились.
Но я все равно закончу рассказ. Виселица на площади стояла и ждала, пока пять колдуний на ней, как сгнившие яблоки, повиснут. Вывели осужденных. И среди них увидел я Веснушку. Стоит, глупая, улыбается, не понимает, что люди вокруг только зла хотят. Зачитали приговор, на тонкую шейку петлю одели. Не выдержал я, отвернулся. Что мог поделать слуга? Среди ног толпы увидел я большого кота. Мелькнул серый всклокоченный бок и навсегда затерялся.
Но, как только наступила ночь, вновь вернулся я в город. Потом судачили, что тело казненной ведьмы унес дьявол. Так знайте, Отец, Веснушку из петли вытащил я. Остальные женщины были все синие, раздувшиеся. А моя спасительница так и осталась светлой и теплой. Будто спала. Лишь вокруг шеи темное кольцо от веревки. Отнес я ее тело в лес и похоронил возле избушки. К утру лишь домой вернулся, весь в земле и грязи. Старший конюх и спрашивать не стал, где я был, хотя наверняка мое отсутствие заметил. За это ему  моя благодарность.
Переодевшись и чувствуя, как ноет все тело, стал я вилами сено ворошить. И среди желтых травинок сверкнуло вдруг что-то красное. Поднял вещицу, а это травяной кот, клубочком свернувшийся.
Такова моя история, Преподобный. Спасибо, что выслушали пропойцу. На пороге церкви заметил я следы, будто кошка пробежала. Подумайте об этом.
Убрав вещицу в карман, я одергиваю свою мятую шляпу, которую забыл снять перед исповедью. И, не прощаясь, выхожу в ночь.

Заразительный смех, открытое лицо, пшеничная чёлка. Когда он улыбается, то выглядит так, будто солнышко проглотил - вот-вот засияет изнутри от распирающей его радости, и её лице возникает ответная улыбка. Только глаза остаются грустными.
Он рад её видеть.
У него те же руки, та же маленькая родинка у локтя, тот же густой, громкий голос. Только всё это - не его.
Да, он рад её видеть. Он растягивает удовольствие, не спеша сразу съесть экзотическое блюдо.
Гурман, как и она.

- ...А потом я его этак - хрясь! И вот! - мужчина подхватывает девушку на руки и кружится с ней по залитой светом лесной поляне. - Я так спешил к тебе! А ты поверила, что я умер?
Ксанка обнимает его за шею и смотрит в глаза. Долго, пристально.
Сердце стучит как сумасшедшее, истекая силой в дурных попытках вытолкнуть из себя проклятый крючок, тонкую ниточку, идущая за Калинов мост, к погибшему возлюбленному, а принявший его облик фантом аккуратно опускает её на расстеленное в траве покрывало и подсаживается рядом, одаривая её поцелуем.
- Какой... Какой у неё привкус? - вдруг невпопад спрашивает девушка.
- Что?
- Моя ниточка. Какая она?
Её волосы щекочут его шею. Не хочется отвечать, хочется целовать, но что-то в тоне... Она удивилась и испугалась, увидев его, это было знакомо, как и та жадность, с которой Ксанка выспрашивала подробности чудесного спасения своего любимого. А сейчас - словно искорка огня промелькнула в голосе. Не того, который страсть, а того, который может годами тлеть в торфе, чтобы затем прорваться буйным вихрем лесного пожара.
Сравнение не понравилось мужчине, и он чуть отстранился, вглядываясь в её по-прежнему беззаботное личико. Личико мило улыбнулось и прикусило нить, которую он уже успел подцепить, прервав всё удовольствие.
- Ты кто такая?
- Так какая она на вкус, моя смерть? - искры, уже не таясь, сквозь голос пробрались в тело, искажая её черты. Ведь иногда перелестнику достаточно лишь прикосновения... И вот, он уже обнимает самого себя.
Секунду мужчина оторопело смотрит на свою точную копию, а затем вновь начинает смеяться. Мирно, беззлобно.
- Прости, брат, не признал, - Огненный Змей протягивает ладонь для рукопожатия, - ты по вкусу похож на варенье из киви, но я не успел толком распробовать. Чего же сразу не остановил?
Ксанка пожимает протянутую руку в ответ и молча улыбается. Не говорить же этому существу, что она одновременно и боялась, и хотела увидеть его... Этот Змей не поймет. У него же нет никакой ниточки.

- Эй, вы здесь? – я откидываю рваную тряпку, завешивающую вход в жилище ведьмы, и осторожно переступаю порог. Рассохшиеся доски скрипят под моими ногами, и я ужасно боюсь колдуньи, к которой мне пришлось прийти. Однако больше всего я боюсь, что её не окажется дома. Без её помощи мне в этот раз не обойтись: или я заключу сделку, или мой жених умрёт прямо в день свадьбы. Конечно, я не в восторге от того, что пришлось забраться в самое сердце леса, в самую глухую чащобу, но я уже давно привыкла решать свои проблемы сама. Я же принцесса.

В доме сильно пахнет сыростью и очень темно: дальше прямоугольника света, падающего от порога, мне ничего не видно. Постепенно я начинаю различать очертания предметов, но от этого становится только страшнее: контуры напоминают каких-то неведомых чудищ, готовых вцепиться мне в ногу. Впрочем, я же принцесса, я должна быть храброй. И у меня две ноги. Если одну откусят, на второй как-нибудь допрыгаю.
- Госпожа ведьма, вы дома? – зову я ещё раз, и собственный голос кажется слишком тонким и слабым. Совсем не королевским. В эту минуту я чувствую себя особенно слабой и беззащитной, но повернуть обратно уже не могу. Если я испугаюсь, то Дональд умрёт и про нас никогда не напишут «они жили долго и счастливо».

Внезапно разом вспыхивают свечи – их очень много, около трёх дюжин, расставленных на подоконнике и прилепленных прямо к столу, хаотично рассованных по всем углам. Я инстинктивно вскидываю руку к глазам, потому что после полумрака свет кажется ослепительно ярким. На несколько секунд я лишаюсь возможности осмотреть домик, но, когда я опускаю ладонь, то понимаю, что в доме никого нет. И, возможно, не было уже долгое время: везде лежит такой густой слой пыли, что не приходится сомневаться в том, что хозяйка домика покинула его уже давным-давно.
Я с размаху сажусь на пыльную крышку сундука, не обращая внимание на то, что сейчас вот-вот украшу отвратительными серыми разводами свою чистую, добротно пошитую одежду. Всё пропало, больше мне идти некуда. Решено: свадьбы не будет, и тогда Дональд не умрёт молодым. Я прикажу отослать его подальше. Пусть живёт долго и счастливо, но без меня. Не позволю ему умереть. Я же принцесса. Я проживу и так…пусть даже сердце моё будет рваться от боли.

Но ведь я знаю Дональда. Он не захочет уехать, не согласится оставить меня. «Лучше смерть», - скажет он, а я ведь именно этих слов и боюсь. Что же нам делать?

Напротив сундука – большое зеркало. Спустя некоторое время я обращаю внимание, что его поверхность очень чистая: в отличие от прочих предметов в домике, на нем нет ни единой пылинки. Я медленно поднимаюсь и подхожу ближе, потом касаюсь пальцами холодной облезлой рамы, когда-то покрытой позолотой. Потом, повинуясь какому-то неведомому порыву, стучу пальцем по стеклу и жду. И тогда появляется он.

Он красив. Наверное, очень, потому что на пару мгновений я забываю про Дональда, про свадьбу и про цель своего визита. И своё имя, кажется, тоже. У него чёрные волосы – и мне кажется, что в черноте проглядывает травяная зелень – смеющиеся глаза, тоже едва зеленоватые. Странные, и я почти сразу понимаю почему. Сразу, как вижу зелень с золотом и вытянутые зрачки-щелки. У мужчины в зеркале – змеиные глаза.

Я отступаю назад, а незнакомец в зеркале только молчит и улыбается.

- Я пришла к ведьме, - тихо говорю я. Только потому, что надо что-то сказать и разбить эту невыносимую тишину, как стеклянную.
- Ведьма уехала, - разводит руками он, - и едва ли вернётся. – Может, я смогу помочь тебе, принцесса? Хочешь сделку?
Сердце испуганно стучит у меня в груди. Неужели он не понимает, что я не пойду ни на какую сомнительную сделку? Или, наоборот, знает, что ради Дональда – пойду. Ещё как пойду.
-  Мой жених умирает, - наконец говорю я. – Тает, как свеча. Говорят, это моя любовь убивает его. Говорят, что в день свадьбы ему суждено умереть. Простите меня, но мне не нужна ваша помощь. Мне нужна помощь ведьмы, ведь она должна знать, как спасти Дональда.

Незнакомец словно пробует услышанное имя на вкус:
- Значит, Дональд? Красивое имя. Но знаешь, моя ведьма была не очень сильна в спасении всяких там мужей. Я был на ней женат и в итоге всё-таки умер. Она не может никого спасти и твоего Дональда не спасёт.
Отражение в зеркале мерцает, и улыбка незнакомца больше не кажется мне доброй. Теперь в ней появляется что-то хищное, но я уже попалась, я чувствую. Он уговорит меня согласиться.
- Знаешь, я когда-то жил среди фей, - он снова улыбается ласково -  так, что мне очень хочется ему верить. – Если хочешь, могу побыть твоим крёстным, пока не решится вся эта скверная история. Я тот, кто тебе нужен. Твой Дональд останется с тобой, я клянусь.

По поверхности зеркала пробегает трещина.
- Я клянусь, - повторяет незнакомец, и я не могу отвести от него взгляда. Я должна согласиться – и я соглашаюсь.
- Что угодно, - говорю я, - только помогите.
И он довольно улыбается, как будто только этого и ждал.

***
Подготовка к свадьбе проходит просто замечательно. Никаких досадных происшествий, обычно омрачающих праздник множеству невест, не предвидится. Я буду рада любому гостю, я готова усадить за праздничные столы даже самых бедных и оборванных жителей королевства. Пусть все радуются со мной, ведь я так счастлива и, как мне говорят, особенно красива сейчас.
По моему приказу зеркало, аккуратно завернутое в плотную ткань, перевезли из ведьминой избушки в замок. Каждый вечер предсвадебной недели я запираюсь в пустой комнате, и незнакомец со змеиными глазами снова уверяет меня, что Дональд останется со мной. Я ему верю, я хочу ему верить.
Лекари разводят руками: мой жених, до того слишком слабый, чтобы поднять голову с подушки, теперь смело выезжает на охоту. Болезнь, каким бы проклятьем ни была вызвана, отступила. Я готова праздновать торжество жизни, победу над всеми несчастьями, но отчего же так ноет сердце в груди?

В последний вечер Дональд лёг спать пораньше, запершись в своих комнатах, а я зря простояла перед зеркалом. Мой странный помощник так и не появился.

***
Вот наступает день свадьбы. С самого утра я слышу праздничный колокольный звон, и моё сердце поёт.  Дональд должен ждать меня в холле, возле парадной лестницы, чтобы ехать в церковь вместе. Такова старинная традиция: все придворные собираются, чтобы увидеть выход невесты.
И вот я выхожу. Мой жених ждёт меня и улыбается, но…я не узнаю его. Это улыбка принадлежит другому мужчине – тому, из зеркала. И когда я подхожу к Дональду ближе, я вижу змеиное золото в его глазах.

- О нет…

Я подбираю юбки и стремглав бегу вверх по лестнице, бегу обратно в башню. Следом за мной несётся гул голосов: придворные, в отличие от меня, ничего не понимают. Я пинком открываю дверь: комната с зеркалом не заперта. Спустя пару мгновений появляется отражение Дональда, который колотит кулаками по стеклу, пытаясь вырваться из своей зеркальной темницы. Мой жених действительно здесь, а его тело там, внизу, ныне принадлежит тому, другому.
Дональду было суждено умереть в день своей свадьбы. И он умер, я своими руками его убила. Я привела сюда того, кто украдёт у меня всё. Так было предсказано.
- Схватить его! – кричу я страже, чтобы они задержали самозванца, но незнакомец уже исчез, воспользовавшись суматохой.

Колокола всё звенят, но мне кажется, что свадебный звон превратился в погребальный.
Свадьбы не будет. Свадьбы никогда не будет.
И я падаю.

- Я не пойду туда,  - топнул ногой поваренок, - Даже не проси. Там снова эта дикая стая!
Главный пекарь закатил глаза, но перечить сыну не стал - тот всегда жаловался матери, а если пекарь кого и боялся, так это свою супругу, у которой он был вторым мужем, и, судя по ее крепкому здоровью и крепкому удару, не последним:
- Ну, пусть эта слепая выйдет. Ида, как там тебя! Вынеси объедки!.. И не бойся псов, они совсем ручные, как ягнята.
Слепая старушка неуверенно нащупала мешок, полный еды, которой брезговали сытые, но от которой не отказались бы голодные, и послушно пошла к двери, из-за которой слышался хриплый лай.
- Ах, - сказала она, открыв дверь и швырнув мешок на мостовую, - Это свадьба...
Когда дверь за старушкой закрылась, невеста, махнув хвостом, обратилась к своим потенциальным женихам:
- Кто принесет мне лучший кусок, тот станет моим суженым!
Стая бросилась к мешку, раздирая его зубами. Еще вчера каждый из них забрал бы лучшее себе, но сегодня они мечтали только о невесте, и даже вкуснейшая кость с остатками мяса не могла сравниться с запахом их возлюбленной...
- Прррррочь! - окрик с неба заставил всех собак замереть, а шерсть на их загривках - стать дыбом. - Это наш пиррр!
Стая черных воронов кружила над разбросанными по мостовой объедками, снижаясь по спирали:
- Мы выдаем замуж за коррроля Каркарона нашу самую черную ворону!
Собачья невеста глухо зарычала: женщина бывает центром мира только на своей свадьбе, и в этот день она не терпит рядом соперниц.
-Летите! Куда! Летели! - отрывисто пролаяла она. - Тут я невеста!
- Как ты смеешь!  - проскрипела самая черная ворона. - Мой прадедушка не принес Ною весть о том, что нашел землю! Мой отец владеет источником живой и мертвой воды! Я королевских кровей, и это мой пир!
- Мой дед однажды съел Луну, - зарычала в ответ собака, - Моего брата держат в цепях, чтобы он не устроил конец света!
- Конец твоего света может быть ближе, чем ты думаешь!
- Всегда мечтала отведать королевской крови!
Первыми атаковали вороны - но только потому, что легче птице упасть с неба, чем собаке взмыть вверх. Клацали зубы, летели в разные стороны перья и клочки шерсти,  приглушенное карканье и жалобное поскуливание сменяли друг друга... Через несколько часов наступила тишина. Нигде не было видно ни одной собаки, в небе не кружили черные птицы. Но вот среди нетронутых объедков и капель свежей крови  проскользнула изящная тень. Затем вторая, третья...
- Мяу, - сказала одна из них, - Какой подарок нам оставили молодожены.
- Хорошо, что ни одна свадьба не обходится без драки, - промурлыкала другая.
Отовсюду из темноты появлялись новые кошки. Каждая брала себе по кусочку и снова исчезала в тени.
Кошки не признают брачных уз.
И всегда получают то, что хотят.