Дорога резко свернула в лес, и дилижанс, запряжённый четвёркой серых от пыли коней, со всех сторон объяло, как пламенем, жёлто-красной листвой.
Глядя на мелькающие в маленьком окошке деревья, Марленикен пыталась представить, как глубоко в чаще можно спрятать ребёнка.
Или закопать его останки.
С того дня как в Линденхаус доставили письмо Гилморов, она ни о чём больше не думала так упорно. Даже садясь завтракать с отцом, она подолгу смотрела в тарелку с овсянкой, пытаясь представить, с чем ей придётся столкнуться.
Джозеф Гилмор был в письме скуп на слова – видно было, что он не умел писать таких посланий, и сомневался в том, что обращается по адресу. В конце он честно приписал о том, что предпочёл бы помощь мужчины, но так как в округе «дознавателей» (он почему-то использовал именно это слово, видимо, как самое внушительное) мужского пола не имеется, то он вынужден…и так далее.
Марленикен это не обидело. Она ценила искренность, и её тронуло то, что горе этого человека было так велико, что позволило ему даже преодолеть предрассудки.
Ни к чему было вести длинную переписку – она отправила Гилмору короткую весточку, уведомив о приезде, и сложив нехитрые пожитки в дорожный сундучок, отправилась в путь, испросив благословения у отца, и получив на прощание его рассеянный, но ласковый поцелуй. Старая экономка Фрида как всегда пообещала заботиться о нём, и все мысли Марленикен устремились от собственного дома к далёкому дому Гилморов.
В дороге она пробовала представить это место: два умных, работящих брата, мать – набожная вдова, и дочь – любимица семьи, маленькая принцесса. Принцесса если не по благородной крови, то по достатку (письмо было написано на дорогой бумаге и запечатано перстнем) и положению в семье (расшиблась девочка, упав со своей лошади). Каждый раз, упоминая сестру, Джозеф писал «наша Эмилия», гордясь ею.
Он не верил в нечистую силу. По его мнению, «нашу Эмилию» могли похитить лишь по злому умыслу – слишком прелестным созданием она была.
Марленикен близок был этот взгляд. Веря в потустороннее, живя с этим потусторонним под одной крышей, она, всё же, в первую очередь обращала взгляд на людей.
С людьми, каждый из которых мог быть похитителем или убийцей, ей только предстояло встретиться.
Джозеф встретил её возле почтовой станции, засыпанной золотыми кленовыми листьями. Это был высокий, крепкий молодой человек с золотистой, кучерявой бородкой, упрямым ртом и светлыми голубыми глазами. Одевался он просто, и лицо у него было обветрено, как у человека, который большую часть жизни проводит, разъезжая по полям и пастбищам.
Он без труда поднял маленькую, лёгкую Марленикен, и усадил её рядом с собой в двуколке, вместе с дорожным сундучком и клеткой Бастиана.
- Как добрались? – спросил он, явно чувствуя себя неловко.
- Хорошо, благодарю вас. – Марленикен почти не смотрела на него, наблюдая за дорогая, которая снова потянулась в лес. Она спохватилось, что ответ мог прозвучать невежливо, и поспешно добавила. – В Чезвите почти все пассажиры вышли, поэтому нам с Бастианом было просторно.
- Бастианом? – Джозеф намотал поводья на локоть и набил трубку. – А, с кенаром. Что же он у вас, поёт?
- Когда сам хочет. – Марленикен чуть улыбнулась. – Я не хочу сразу переходить к делам, но мне хотелось бы узнать, не случилось ли чего-либо, пока я была в дороге. Возможно, письмо с выкупом…
- Не было никакого выкупа. А вот двое видели ночью, как из окна вылетела какая-то дрянь. Дело и правда нечистью пахнет, вот что я вам скажу, госпожа Ауэрсвальд. Так что, может, и зря вы приехали.
Марленикен закусила губу, и задумчиво огладила круглый свод клетки, которую устроила на коленях.
- Не могу же я повернуть назад, господин Гилмор, - серьёзно ответила она. – Нам нельзя опускать руки. Мы должны молиться Господу и искать. Искать.
Она не стала говорить ему, что первые двое суток часто оказываются решающими. Осенние дожди уже наверняка смыли все следы, даже если они и были. А если не было дождей, то нашлось кому эти следы затоптать. Подумав, что и в комнате девочки наверняка убирали, Марленикен не смогла подавить тяжёлый печальный вздох.
Джозеф истолковал этот вздох по-своему.
- Вы ещё скажите «на всё воля Божья». Матушка наша молится за нас всех, из часовни не выходит. Говорит, что это нам всё за наши грехи.
Он сказал это незлобиво, но с горечью. Марленикен мысленно отметила это «наши грехи» и подумала, что расспросить об этих грехах госпожу Гилмор было бы не вредно.
Двуколка, меж тем, достигла усадьбы. Подворье напомнило Марленикен Линденхаус, хоть и выстроено было не так, как привыкли в её родных местах.
И лес… лес подходил чуть ли не к самым окнам. От этого у Марленикен, выросшей среди лугов и полей, оставалось пробирающее чувство, будто за ней наблюдают.
Приподняв юбки, она прошла за Джозефом  к дому, приветливо кивая всем, кто попадался ей на пути, даже птичнице. Даже не отряхнув сапог,  Гилмор провёл её к массивным резным дверям.
- Познакомлю вас с моим братом, - снова возникшие в его голосе мрачноватые нотки не укрылись от Марленикен. – Только вот загвоздка, он человек своевольный… да, впрочем, сами увидите.
- Почту за честь, - неопределённо отозвалась Марленикен, несовсем понимая, что же ей предстоит увидеть.
Она увидела, стоило ей выглянуть из-за широкой спины Джозефа.
Высокая, статная девушка замерла, так же глядя на неё. На руках у неё сидела собака.
Марленикен ничего не оставалось, кроме как сделать книксен, повинуясь то ли замешательству, то ли инстинкту. Не сделать книксена перед этой незнакомкой ей показалось почему-то неприличным.
- Добрый день, господин Гилмор… и госпожа Малькольм Гилмор, я полагаю? – спросила она, чтобы как-то начать разговор, хотя с самого начала поняла, что эта незнакомка в дорожной одежде с очень небольшой долей вероятности может быть женой Малькольма.
Принимая во внимание слова Джозефа о своеволии брата, и собаку, устроившуюся тут же, она почти не сомневалась, что незнакомка также пришла сюда из-за Эмилии.
Это было странно. И несколько неловко.

Отредактировано Марленикен (2013-05-05 04:12:46)

Напряжение, повисшее в воздухе, можно было ножом резать, но Марленикен была, в какой-то мере, удовлетворена. Ни один дом из тех, где ей довелось побывать по долгу службы, которую она когда-то возложила на себя, не отличался счастьем. Иначе, в её присутствии просто не было бы смысла.
У неё не возникло и мысли о том, чтобы вернуться в Линденхаус;заметив, как скрестились неласковые взгляды братьев, которые, видно, с детства соперничали, она поняла, что ни Джозеф ни Малькольм не уступят. И сама Марленикен, и незнакомая госпожа Хенрика были, всего лишь, новыми фигурами в затянувшемся противостоянии: чья борзая ловчее, чей конь быстрее, чья "дознавальщица" умнее.
Марленикен не имела ничего против. Она лишь надеялась, что никто не станет чинить ей препятствий - особенно, госпожа Хенрика.
"Определить" её (как для себя называла этот процесс Марленикен) было труднее, чем Гилморов.
Джозеф Гилмор был человеком дела и работником. Скорее всего - наследником отца. В теле его, сильном и крепком, преобладала, флегма,сообщавшая ему спокойствие, тяжеловесность и некоторую медлительность. С женщинами он был неловок - скорее всего, сказывалась давняя, ещё с детства, обида на мать. Его жесты, позы и слова свидетельствовали об открытости - даже столкнувшись с Малькольмом, он не стал складывать руки на груди, а вызывающе упёр их в бока.
Малькольм Гилмор, судя по едва заметным пятнышкам чернил на запястье, занимался цифирью, и был, скорее всего, любимцем матери.Уровень чёрной жёлчи так просто Марленикен определить не решилась бы, но подозревала, что он высок.
Пропавшая Эмилия, видимо, уравновешивала их обоих преобладанием у неё сангвии - такое соотношение часто встречалось в подобных семьях.
Госпожа Хенрика же... с уверенностью Марленикен могла сказать только одно: эта женщина что-то скрывает.
Впрочем, опыт научил её, что все люди что-то скрывают, поэтому, подобная догадка не делала ей особенной чести.
Бастиан косился из клетки тёмным глазом.
- Тювить-с, - тихо, никогда не ломающимся мальчишеским голосом сказал он, в ответ на собачье рычание. Кажется, он увидел что-то скрытое пока от сестры.
- Матушка мне сказала, что ты позвал какую-то девицу, - неспеша произнёс Джозеф и слегка поклонился. - Доброго вам дня госпожа Хенрика. Может, с собакой оно и выйдет быстрее, чем с канарейкой, только госпожу Ауэрсвальд мне знающие люди советовали.
Он подтолкнул Марленикен вперёд, так, что она едва не оступилась.
- Госпожа Марленикен Ауэрсвальд даже инквизитора за пояс заткнёт!
Это было совсем лишнее.
- Я не думаю, что нам с госпожой Хенрикой стоит соревноваться, - тихо сказала Марленикен, не надеясь, что её услышат. - Это ведь не ярмарочное гуляние. Я готова помогать вам по мере моих скромных сил, дорогая Хенрика, однако...
Она окинула братьев цепким взглядом.
- Однако, господа Гилморы, даже наши общие усилия не смогут оживить Эмилию, если она уже мертва. Вам не приходило письмо о выкупе, Эмилия бесполезна, как рабыня, и наша единственная надежда - на то, что человек или существо, похитившее её, заинтересованы в том, чтобы она жила, и достаточно разумны, чтобы ухаживать за ней.
Она не стала распространяться о причинах заинтересованности, которые первым делом пришли ей на ум. Девицам, всё же, не пристало говорить об этом.
- Я посоветовала бы вам думать о ней, как об умершей.Привыкнуть к этой мысли и смириться с ней.Также, прошу, не возлагайте на нас слишком больших надежд. При всём уважении к госпоже Хенрике - след похитителя простыл давно.Я не могу счесть этот случай безнадёжным, но и в успехе вас заверить не могу. Я не вправе произносить перед скорбящей матерью таких жестоких слов, поэтому, я говорю это лишь вам, сильным мужчинам. Если же вы сможете подготовить вашу многоуважаемую матушку к принятию большего горя... прошу, сделайте это.
Обычно, когда она говорила подобное, на неё обрушивалась волна возмущения, но не предупредить Марленикен считала бесчестным. Она давно убедилась в том, что надежда - опасный яд, и лучше вовсе её не иметь.
- Вы согласны с моими словами, госпожа Хенрика? - спросила она. Ей было интересно, захочет ли эта женщина воспользоваться удачным мигом и выставить себя в лучшем свете, более уверенной и надёжной.

Хенрика показалась Марленикен женщиной не только суровой, но и деловитой. Она явно не хотела тратить ни секунды драгоценного времени, но сама Марленикен предпочла бы, сперва, разобрать вещи, привести себя в порядок, и пообедать. Желательно, вместе со всем семейством.
Семейство, впрочем, и так было в сборе. Госпожа Гилмор являла собой образец вдовы. Её привлекательное, хоть и несколько увядающее лицо, было бледно, но одежда и волосы были безукоризненны. Двигалась хозяйка дома несколько суетливо, так что внушительная связка ключей на её поясе позвякивала.
Эмилия была у неё поздним ребёнком, единственной дочерью, последним подарком от умершего мужа. И этот дар у неё безжалостно отняли.
«Муж…» - подумала Марленикен, пытаясь вспомнить, знает ли что-нибудь о покойном. Никаких воспоминаний имя Гилморов не пробуждало. – «Интересно, от чего он умер?»
Она изучала хозяйку и её спутника, но пока молчала, ожидая, что её представят – госпожа Гилмор, женщина набожная и, наверняка, строгих правил, не оценила бы выскочку.
Духовник за её спиной выглядел несколько надменно, но смотрел без неприязни – скорее, оценивающе.
Марленикен сталкивалась с такой разновидностью святых отцов – людьми жёсткими, суровыми, немилосердными к себе и пастве. Разочаровавшись один в несовершенном мире, они с отчаянным неистовством клеймили грехи и пороки, добиваясь, порой, высоких постов в инквизиции.
Амбиции этого священника так далеко, кажется, пока не простирались, но стоило в приходе сжечь хотя бы одну ведьму, и Марленикен почти не сомневалась – этот человек почувствует, что нашёл своё призвание.
При виде духовника и матушки, братья Гилмор одинаково насупились, став ещё более похожими.
- Госпожа Марленикен Ауэрсвальд и госпожа Хенрика. Они, матушка, прибыли искать нашу Эмилию, - просто пояснил Джозеф, не тратящий лишних слов.
Марленикен пристегнула маленькую клеточку с Бастианом к поясу, и сделала книксен.
- Я сочувствую вашему горю, госпожа Гилмор. И сделаю всё возможное, чтобы помочь ему, - сказала она, и, подойдя к священнику, застенчиво склонилась к его руке. – Благословите, святой отец. Это не была попытка купить расположение госпожи Гилмор. Почти нет. Марленикен действительно чувствовала, что нуждается в благословении перед исполнением нелёгкой своей задачи. Кроме того, если духовник госпожи Гилмор согласится благословить её на поиски, то и сама госпожа Гилмор вряд ли станет протестовать, покорившись его воле.
- Тювить-с, - снова сказал Бастиан, и блестящий глазок его, на секунду, стал красен.
Младшему брату священники не нравились.

Отредактировано Марленикен (2013-05-13 14:38:55)

Благословение священника было быстрым и несколько отрешённым, но Марленикен всё равно испытала прилив уверенности. Госпожа Гилмор действительно промолчала, лишь  бросила на сыновей взгляд, ясно намекающий на то, что им ещё предстоит неприятный разговор.  Кажется, она скорее была готова поссориться со своими детьми, чем с духовником, который благословил незваную гостью на неугодное хозяйке дело.
Процессия, в которой, на вкус Марленикен, было слишком много людей, поднялась на второй этаж. Госпожа Гилмор шла впереди, находу отыскивая ключ, за ней пылил сутаной отец Томас, а Марленикен шла рядом с Хенрикой, не решаясь с той заговорить, и довольствуясь пыхтением Джозефа за спиной, и негромким покашливанием Малькольма.
- Скажите, служанки посещали комнату после случившегося? – спросила она, догоняя хозяйку. Та обернулась к ней, окинув высокомерным взглядом, будто ещё не смирилась с присутствием в доме чужого человека.
- Разумеется, - отрезала она. –  Экономке пришлось тащить этих девчонок силой, они всё вопили, что там «нечистое место». Нечистое место! В моём доме!
Она негодующе покачала головой.
- Я заставила их отдраить всё до блеска, чтобы не оставалось времени на пустые разговоры. Пусть так, пусть демон унёс моё дитя, но это не означает, что мы прокляты. Наказаны за грехи – возможно, но в здравом уме подумать, будто Гилморы якшаются с нечистой силой…
В этом несколько бессвязном потоке слов снова промелькнуло слово «грех». Возможно, это был ключ, и Марленикен не замедлила опустить этот ключ в кармашек памяти.
- Почему кто-то заподозрил нечистую силу? – спросила она. – Разве разбойники не могли такого совершить?
Из письма Джозефа было понятно, что похищение совершили из закрытой комнаты, но Марленикен было интересно, подозревает ли госпожа кого-то, или действительно верит  в наказание.
- Дверь была заперта, никто не смог бы ни войти, ни выйти. Наши замки – венец слесарного мастерства! – видимо, коньком почтенной матроны было её поместье, действительно процветающее. – Демон влетел в окно, опрокинул шкаф, разорвал балдахин, и украл Эмилию, оставив после себя лишь отвратительный серный запах, как и положено адским существам. Сколько бы мы ни проветривали, он никак не выветрится до конца.
Марленикен покачала головой. Преступник явно подготовился заранее и знал, что необходимо, чтоб прикинуться демоном. Но шкаф…
- Он уронил шкаф? – переспросила она. – Должно быть, вы услышали ужасный грохот.
- Шкаф не так уж тяжёл – скорее, это просто резные полочки, соединённые  вместе. Он достался мне в приданое, принадлежал ещё моей пра-прабабке, фрейлине королевы Фелиции Смелой. Я недавно велела поставить его в комнату Эмилии, чтобы девочка научилась ценить красоту и изящество. Демону не сложно было сбить его крылом. А шум… его никто не услышал – комнаты внизу пустуют.
Марленикен задумчиво пожевала губу. Это был не слишком женственный жест, но, в задумчивости, она этого не заметила.
- Кто-нибудь кроме служанок туда входил?
- Я, - отозвался отец Томас. – Женщинам не стоит поднимать такие тяжёлые вещи, как шкафы, поэтому мне пришлось помочь им, благо я как раз оказался рядом.
- Могли бы позвать и меня, - негромко прогудел Джозеф. – А не худосочного патера.
- Худосочный патер больше нравится девушкам, - усмехнулся Малькольм.
- Прекратите вести такие разговоры, бесстыдники! – щёки госпожи Гилмор заалели от плохо скрываемой ярости. Она с силой вонзила ключ в дверной замок, и провернула его так, будто сворачивала кому-то шею.
Небольшая комната, к неудовольствию Марленикен, действительно была чисто выметена и выскоблена. Балдахин заменили, а на пресловутых резных полочках и сундуках сидели многочисленные игрушки, от тряпичных зверей и резных фигурок, до кукол разной величины. Некоторые явно были сделаны из лоскутков добросердечными нянюшками, которые суеверно опасались рисовать им лица, но внимание Марленикен приковала кукла, сидящая на средней полке, на самом почётном и видном месте. Бело-розовое фарфоровое лицо, стеклянные голубые глаза, вьющиеся кудри из человеческих волос… это была самая дорогая игрушку, которую Марленикен когда-либо видела.
- Пропало ли что-нибудь из комнаты? – спросила она, с трудом отводя от произведения искусства взгляд. Госпожа Гилмор наморщила лоб.
- Кажется… - неуверенно отозвалась она. – Когда я вошла сюда, меня преследовало чувство… потери. Но это лишь потому что Эмилии здесь больше нет.  Слёзы застилают мне глаза каждый раз, как я сюда вхожу,  разве мне сейчас до пересчёта вещей?
Братья переглянулись в сомнении, но только пожали плечами. Видимо, они были нечастыми гостями в сестринских покоях.
- Не могли бы вы оставить нас с госпожой Хенрикой? – попросила Марленикен, обращаясь к семейству. Семейство покорилось, хоть и неохотно. И братьям, и даже их недовольной матери было интересно взглянуть на то, как странные девушки ищут Эмилию. Однако, Марленикен решила не доставлять им такого удовольствия. Для раздумий ей нужен был покой.

Марленикен отошла к двери, делая вид, что осматривает комнату.
Дверь…  действительно ли она была надёжно заперта? Ничто пока этому не противоречило, поэтому, Марленикен пересекла комнату снова и приоткрыла тяжёлые ставни пошире.
Внизу был разбит садик с низенькой оградой, и вся чёрная его земля пестрела дорожками совершенно разных следов. Видимо, Эмилию искали так тщательно, как только можно.
Сделав глубокий вдох, Марленикен вновь мысленно прибегла к помощи брата Илайи. Брат Илайя был инквизитором, написавшим трактат «Mea Culpa или О гордыне побеждённой и служащей Господу». В своём труде он описывал любопытный способ разоблачения ведьм: приписывая себе их злодеяния и пытаясь найти им объяснение, раскаяние, он проникал в ход чуждых ему мыслей, и обличал преступницу.
Сложно было судить, сколько настоящих колдуний он изловил, но образ его мыслей восхитил Марленикен. Она думала, что если станет прибегать к нему, возможно, однажды, ей станет понятно, какая болезненная идея заставила матушку поступить так, как она поступила.
Однажды. Когда-нибудь она попробует это дома… но не сейчас.
Не сейчас.
- Ну так... вы тоже думаете, что к делу причастна нечистая сила?
Марленикен повернулась к окну спиной и задумчиво коснулась губ костяшкой пальца. В вопросе госпожи Хенрики не слышалось издевки, поэтому, уклоняться от ответа не было нужды.
- Я не исключаю такой возможности, - медленно начала она. – Но… нет. Всё это в пределах человеческих способностей. Если же похититель не найдётся среди людей или свидетель поклянётся на Библии, что видел демона, тогда мне придётся переменить точку зрения. Мой разум узок – я склонна искать среди людей.
Марленикен на секунду прикрыла глаза, представляя, что стоит перед большим зеркалом, в раме которого клубится тьма.
«Кто я? – спросила она. – Я мужчина? Да, скорее всего я мужчина, будь я женщиной, мне тяжело было бы поднять девочку-подростка. Я проникаю в дом через окно. Скорее всего – приставляю лестницу. Я выбрал ночной час, точно зная, что в это время никто не потревожит мой замысел…»
Чёрный мужчина без лица, с неопределёнными очертаниями вскарабкался по лестнице и замер, перекинув ногу через подоконник.
«Нет, - мысленно сказала ему Марленикен. – Нет. Если бы я пробирался из сада, на моей обуви осталась бы земля. Остались бы вполне человеческие следы, а я не хочу, чтобы меня считали человеком. Но я мог бы снять обувь… да, это возможно».
Босой мужчина мягко спрыгнул на пол, и, вместе с ней, пошёл к кровати. Под балдахином безмятежно спала девочка – её длинные, медового цвета волосы разметались по подушке. Она была хороша собой, настоящая спящая принцесса в замке. Одиноком замке.
«Я забрал её, потому что люблю. Мне не нужна крестьянская девочка, которую можно легко завести в лес, которую не будут искать всей деревней. Мне нужна именно она». – Марленикен села на край кровати, будто любуясь спящей Эмилией, провела рукой по одеялу… - «Я видел её раньше, живой и здоровой. И я знал о ней нечто такое, чего не знали остальные. Я полюбил её за это. За одиночество? Родная мать так редко бывает у неё, что даже не может сказать, пропало ли что-то из комнаты. Я хочу, чтобы она больше не была одинока».
Чёрный человек поднял Эмилию, бережно понёс к окну… и остановился в растерянности.
«Но что дальше? Я не смогу спуститься по лестнице с девочкой на руках. Идти через весь дом огромный риск. Да и у меня есть иные дела – я должен представить всё так, будто здесь побывал демон. Поджечь серу, всё разбросать… Но что же Эмилия? Кому я доверю её…»
Чёрный мужчина, вместе с Марленикен, высунулся из окна. Внизу, на земле, стоял его двойник, с готовностью протянувший руки.
- Их было двое, - вслух сказала она, поворачиваясь к Хенрике. – Это в человеческих силах. Но не в силах одного человека. Мужчина и женщина… нет, скорее, двое мужчин. Они живут поблизости, возможно – работники в усадьбе. Они умны… по крайней мере, один из них умён. Второй был всего лишь помощником, от него не требовалось много. Похититель, скорее всего, умён, однако, любовь не застилает ему глаза. Он безумец, но его безумство деятельно…
В задумчивости она сделала неосторожный шаг вперёд, и слишком поздно почувствовала, как запинается о что-то мягкое и тёплое… но поздно. Мгновение, и Марленикен, едва не наступив на пса Хенрики, потеряла равновесие и растянулась на полу, так, что края панталон показались из-под юбок. Бастиан в клетке испуганно чирикнул, трепеща крыльями.
Пол всё ещё хранил лёгкий запах серы.

Марленикен покраснела и спешно оправила юбки. Она не знала даже, перед кем ей стыднее – перед бедняжкой Троу, который такого явно не ожидал, или перед Хенрикой, которая почему-то внушала желание вести себя идеально. Или хотя бы казаться идеальной.
- Ради Бога, простите меня. Я… - Объяснять про свой метод, - вернее, про метод брата Илайи Марленикен не хотела. Это была слишком тонкая материя, вызывавшая у людей скорее удивление и отторжение. Сам брат Илайя плохо кончил: тени чужих злодейств, терзавшие его бедную голову, в конце концов подтолкнули его к краю колокольни, и он не смог им противиться.
Марленикен так и не смогла поговорить с ним, но его смерть была красноречивее всех разговоров. Этот путь был опасен и в его тайны не стоило никого посвящать.
- Я просто думаю диалектически. Диалектика, это наука о рассуждении… если вам не известно. Аристотель описывает её в «Органоне»… её ещё называют логикой.
От смущения она вновь сделала книксен, будто горничная.
- Простите. Возможно, вы правы и нам действительно лучше разделиться. Хоть мы и преследуем одну цель, но у нас разные предметы поиска: вы ищете жертву, а я – преступника. Но если мы будем делиться наблюдениями, это будет замечательно. Очень мило с вашей стороны…
Она умолкла, провожая Хенрику взглядом, и снова обратилась мыслями к произошедшему.
Судя по тому, как падали на пол бледные солнечные лучи, время близилось  к обеду, что было как раз кстати. Еда как нельзя лучше помогала думать, хоть многие и полагали обратное.
Марленикен отыскала экономку – дородную, опрятную женщину, бряцающую ключами так же, как хозяйка, - и получила, наконец, возможность обустроиться и разобрать дорожный сундучок в маленькой комнате под крышей. Почему-то казалось, что комната эта предназначена для прислуги: наверное потому что обставлена она была небогато,  широкая кровать была грубовато сколочена. По крайней мере, она была чистенькой, а окна выходили на шуршащий, золотисто-красный лес, тянувшийся до самого горизонта.
Марленикен подвесила клеточку с Бастианом у окна, и насыпала ему ячменных зёрен из мешочка. На самом деле, брат не нуждался ни в еде ни в воде, но ей просто нравилось угощать его, а он из вежливости делал вид, что угощается.

Обед прошёл тихо, но не траурно. Скорее, за столом царила настороженность, которая, впрочем, сошла на нет, когда принесли дичь.
Это точно была дичь. Маленькие, тонкие птичьи косточки. И всё же, Марленикен не смогла заставить себя к ней притронуться. Она набрала тушёных овощей, отодвинув мясо в сторону как можно незаметнее, но её манёвр был замечен.
- Поститесь что ли, госпожа Ауэрсвальд? – добродушно спросил Джозеф, как раз намеревавшийся свалить в её тарелку ногу куропатки.
- Да, я… стараюсь поститься и искать помощи у господа, когда мне предстоит важное дело, - через силу выдавила Марленикен. Эту причину приняли с уважением и вопросов больше не задавали. Хозяев больше интересовали дела Линденхауса: по какой цене сбывают зерно и лошадей, как распахивают поля, есть ли в деревне церковь… Марленикен любила такие незамысловатые разговоры. Они давали ей ощущение близости с людьми, в жизнь которых она так внезапно вторглась.
- Вы уже рассчитали сезонных рабочих? – как бы между делом спросила она у Малькольма.
- До этого ещё нескоро, - отозвался он. – Здесь мы поздно заканчиваем убирать урожай. А что вам за интерес?
- У меня сейчас всего лишь один интерес, с вашего позволения. – Марленикен чуть улыбнулась ему.
- Тогда, чтоб его удовлетворить, скажу, что двое рабочих видели демона на месте преступления. Вернее, улетающим с него.
- И где я могу их найти?
- Не трудитесь и не пачкайте зря туфельки, я сам вызову их в контору. Не будете же вы бегать за каждым крестьянином!
Марленикен хотела было возразить, что не против бегать за крестьянами – лишь бы найти Эмилию, но промолчала. У Малькольма был свой кодекс и свой табель о рангах. То, что он возвёл странную девицу непонятного рода занятий на свою ступень, уже заслуживало благодарности.

Позже, в маленькой уютной конторе, пропахшей пылью и чернилами, Марленикен спросила у спешно собирающего бумаги Малькольма:
-  Скажите, от чего умер ваш отец?
Малькольм промолчал. Его ладная, обтянутая тёмным сукном сюртука спина будто согнулась слегка.
- Зачем это вам? – спросил он, делая вид, что усердно вылавливает муху из чернильницы.
- Я всего лишь пытаюсь понять, от каких грехов пытается очиститься ваша матушка. Я полагаю, она всех в этой семье считает виноватыми за что-то. Достаточно виноватыми, чтобы накликать демона.
Снова молчание. На этот раз – затянувшееся. Марленикен не стала допытываться дальше, она просто ждала, пока Малькольм найдёт в себе силы сказать то, что хотел сказать.
- Дурная болезнь, - наконец, с трудом выдавил он, и тут же замолчал, потому что в контору вошли двое: старик в потрёпанной, но чистой одежде мастерового, и высокий хмурый парень. Одет он был просто – в крестьянские штаны и рубаху, но по вороту рубахи шла затейливая вышивка, над которой кто-то провёл не одну ночь.
Оба нервно мяли в руках шапки, но особого страха или благоговения перед Малькольмом не испытывали.
- Ваши свидетели, - сказал старший Гилмор, даже не поздоровавшись.– Равен и Йоке. Сезонные работники, приходят из Ильсбергена.
Старик и парень одновременно поклонились Марленикен.
- Мне говорят: «Йоке, там госпожа хотят послушать как ты чёрта видел», - начал старик приятной северной скороговоркой. – И я правда видел, Равен, вон подтвердит.
Парень кивнул, но промолчал.
- Было это новолуние, и лежал я, значит, у  конюшни, под телегой. А Равен – на телеге. Верно я говорю? – Последовал новый кивок.
- Выпивши были немного. Но немного! – Йоке поднял костлявый палец и сурово посмотрел на Марленикен, хотя та не усомнилась в его словах. – Лежу значит. И тут из господского дома вылетел кто-то. Натурально крылья распахнул и в лес!
Марленикен прикрыла рот ладонью, изображая испуг, и перекрестилась. Старик был немного разочарован – видно, он ожидал, что барышня хотя бы упадёт в обморок.
- На что он был похож, дядюшка Йоке? – спросила она.
- С хвостом, - тут же охотно отозвался «дядюшка». – Крылья здоровенные, а сам недлинный. Тулово такое… как у бабочки. Бабочку-то вблизи видали? Вот и у него такое.
- Может быть он не летел, а падал?
Йоке обиделся и показательно натянул шапку на самые брови.
- Вниз нырнул немножко, – вдруг сказал  Равен. Голос у него был глубокий и чистый. -  С девочкой-то небось тяжело было лететь.
Марленикен пригляделась к нему повнимательнее. Было в этом молодом работнике что-то скрытое. За блёклыми голубыми глазами, под шапкой неровно остриженных соломенных волос таилось нечто недоступное. Равен казался тугодумом, но его мысли, на самом деле, были просто слишком обстоятельны.
- Вы видели, что он нёс девочку? – задала Марленикен самый важный вопрос.
Ровен переглянулся с Йоке и они одновременно покачали головами.
- Темно было, - буркнул старик, и, поклонившись, вышел. За ним последовал и Ровен, но чуть задержался на пороге, окинув Марленикен странным прощальным взглядом, будто запоминая.
- Я не знаю, можно ли им верить, но это всё, что я могу вам дать, госпожа Ауэрсвальд, - подал голос Малькольм. – Северяне неразговорчивы и себе на уме.
- Себе на уме… да, это очень точное высказывание. – Марленикен поднялась со своего места и привычным жестом разгладила юбки. – Все, кого я тут встречала, были себе на уме. Из-за того что люди мало делятся друг с другом происходят трагедии.
Она сказала это не задумываясь, и запоздало пожалела о своих словах, увидев, как застыло лицо Малькольма.
- Значит, вы думаете, что это мы виноваты в пропаже Эмилии? – негромко спросил он.
На этот раз Марленикен помедлила, захваченная неожиданно пришедшей ей на ум мыслью.
- Эмилия… - негромко повторила она. – Сколько ласковых прозвищ можно составить из этого имени…
«Но вы не удосужились придумать ни одного?» - закончила она про себя.
- Вы не ответили, госпожа Ауэрсвальд, - Малькольм подошёл к ней вплотную, будто собираясь ударить.
- Нет, Господин Гилмор. – Марленикен подняла глаза, спокойно встретив его взгляд. – Во всём виноват демон.
Она почти не солгала. Этой семьёй действительно владел демон, подтачивавший её изнутри. Может быть, только перенесённое вместе горе смогло бы её спасти.
Жертва, принесённая самой младшей и самой невинной.
«Так ли она была невинна?» - думала Марленикен, пробираясь обратно к дому без Малькольма, сославшегося на некие неотложные дела. – «Люди, которых все считают ангелами редко таковыми являются. Она, возможно, слишком молода чтобы иметь любовников, но уже может… могла кокетничать и принимать знаки внимания».
Начал накрапывать мелкий дождь.
Марленикен слишком устала, чтобы бесстрастно размышлять о подобных вещах, и потому отправилась в комнатку под крышей.
Бастиан наверняка соскучился в одиночестве.

Жизнь Марленикен была полна нехитрых удовольствий, которые люди более возвышенные и героические наверняка презрели бы. Она любила уют и порядок, её тянуло в царство вещей, где каждый предмет знал своё место.
Только когда последний носовой платочек лёг на полку шкафа, а шаль разместилась на стуле, она почувствовала удовлетворение.  Теперь комната выглядела жилой, и можно было готовиться ко сну.
Ночная рубашка, с которой Марленикен не расставалась даже в дороге, была скромная, но из тонкого полотна и с аккуратными, хоть и немного легкомысленными оборками, которые подошли бы, скорее, маленькой девочке, потому что тётушка Эльфрида, сестра отца, которая шила её, помнила племянницу смутно. Но Марленикен всё равно была бесконечно благодарна ей за заботу – она не видела ничего плохого в женственности и даже, порой, стеснялась своей тяги к умеренности в одежде.

Готовясь ко сну она думала о Хенрике  и немного ту жалела. Ходить по тёмному лесу с собакой… Марленикен не виделось в этом никакого удовольствия, да она и сомневалась, что «демон» действительно скрылся в лесу. Даже если он удирал сквозь чащобу, за много дней запах испарился бы, а следы затоптали искавшие Эмилию.
- Запах серы… - задумчиво сказала Марленикен Бастиану, расчёсывая волосы. – Он был достаточно силён чтобы остаться на чём-нибудь. Как ты думаешь?
- Моя мать меня убила. Тювить-с, - ответил Бастиан и демонстративно спрятал голову под крыло.
- Я думаю, ты прав. – Она отложила гребень, и, задув свечу, забралась под тяжёлое тёплое одеяло. – Если слишком много думать о деле в неурочное время, будут сниться кошмары. Но иногда, во сне приходит ответ…

Она заснула прежде, чем закончила мысль.  Вопреки ожиданиям, кошмары ей не снились, но какая-то мысль упорно петляла и петляла в темноте.
«Я что-то упустила…»
«Что-то…»
Мысль, простая догадка стучалась и стучалась в её сознание, стучалась и стучалась…
…пока Марленикен не поняла, что стук настоящий.
Она тут же села в постели и поспешно пригладила волосы. Даже при прислуге нельзя было выглядеть неаккуратно, а на пороге стояла отнюдь не прислуга. Это была госпожа Хенрика, немного усталая, но полная достоинства. И выглядела она, даже после ночи странствий, гораздо аккуратнее Марленикен. По крайней мере, Марленикен так показалось, хоть она и не видела себя в зеркало.
«Поистине есть люди у которых благородство в крови», - подумала она отчаянно борясь с зевотой.
- Доброе утро, госпожа Хенрика. Вы незамедлительно отправились ко мне с… - зевок всё-таки не удалось сдержать и Марленикен поспешно прикрыла рот рукой. -…с хорошими новостями, ведь правда же? О, обрадуйте меня, прошу вас!
Это прозвучало вполне искренне и даже с мольбой.