Грот был похож на вырванный из плоти кусок мяса - скособоченный проём где-то в середине туннеля с неровными, как будто обглоданными сводами. Свет факела метался по ним вместе с летучими мышами и, словно сердце загнанной жертвы, то резко сжимался, оставляя видимым только небольшой кусочек пространства, то разжимался, освещая всех пятерых мужчин сразу.
Из самой глубины грота на них холодно взирало око. Тёмно-зелёная гладь малахитового зрачка, из-за непривычного для этого места света, заполнялась неровными отражениями. Острые грани разрезали рослые силуэты на множество кусков, словно карточную колоду: вот кусок руки валета, вот кривая рожа джокера, а вот голова короля, мерно заполняющая собой всё зеркальное пространство. И как у настоящей карты головы было две: нижняя - человеческая, окрашенная чёрной сажей так, что сквозь темноту в отражении проступали только синие глаза и острые зубы, застывшие в вечном оскале, так же как у его второй головы наверху - головы мёртвого волка.
И в зелёном отражении, и в реальности сгорбленный силуэт мужчины выступил вперед, медленно опускаясь на колени перед глазом. Вернее его искусным подобием. Разлом в скале был когда-то превращён неизвестным каменщиком в глазницу, а в центре сиял кусок малахита: то ли сохранившийся в камне изначально, то ли вставленный рукотворно чуть позже. Тонкой, блестящей змейкой струя родниковой воды срывалась с края каменного века и с неприлично весёлым журчанием разбивалась о неровный пол.
Мужчина что-то сипло прошептал на рычащем севером наречии и подставил под воду серебряную чашу. Мастерски вырезанным на выпуклом боку узором, конечно, был волк (символ племени), застывший в прыжке под луной. Напряженная, выгнутая в движении спина зверя была словно близнецом полукруглого края полумесяца над ним. Одновременно точной его копией и дополнением.
...Когда в голове Фенрика, в настоящей голове, а не той, что была надета поверху, рождался этот безумный план, то прежде всего он вспоминал Дубровку. Кто-то подсказал местным жителям, что если обычной, швейной иголкой подцепить чуть-чуть крови одного больного и ввести здоровому человеку то, промучившись день или два, он станет не подвержен лихорадке. Пришедшие инквизиторы решили проблему с болезнью ещё проще и отрубили каждому жителю уколотую руку по локоть. А тем, кто оказался несколько против, ещё и всё остальное в придачу. Проходя с армией мимо развалин деревни, Волк не удивился этому (северян вообще сложно удивить даже самым изощрённым насилием), скорее огорчился такому глупому перерасходу человеческого материала. Но позже, в маленьком каменном мешке под замком Роткэппхен, в общем вареве воспоминаний и кошмаров, среди рыжей, отрубленной головы и синих, сверкающих, как молния, глаз из темноты приходил этот смутный, со сладковатым запахом мертвечины, образ сожжённых домов и холм отрубленных рук на главной площади. Прикажи он своим бойцам тогда сделать что-то подобное, сколько бы на это пошло? Один? Двое? Трое вместе с ним? А чем люди, которое это сделали, отличались от других? Они были слеплены из того же мяса, насаженного на костный каркас. Та же кровь, те же глаза, смотрящие на страдания, так же холодно, как этот глаз на камне, те же уши, разрывающиеся от криков, те же руки, зацикленные в одном движении. Раз - острие топора вверх. Два - острие топора вниз. И снова. Какими же прекрасными людьми они должны были быть! Видеть всё это, слышать всё это и всё равно рубить. Во имя веры они были идеально беспощадны. Не люди, а античные статуи - законченные и совершенные. Сколько Дубровок можно было бы сжечь имея десяток таких? Или два десятка. Или три...
Все пятеро молча отпили из пущенной по кругу чаши, коротко прося помощи, знания и защиты у Горной девы. Чёрная одежда мужчин (только ткань и шерсть, доспехи пришлось оставить) и их точённые, измазанные сажей лица сливались с каменными стенами пещеры, превращая каждого в нарисованный на камне силуэт из какой-то древней пещерной живописи. Из того прекрасного времени, когда человека и животного можно было различить только по вкусу мяса.
Когда ритуал был окончен, Волк поставил чащу рядом с родником - в подарок Деве - и двинулся дальше по туннелю.
- Приходит как-то путник на базар в Стоунгард и видит, что старец продаёт доспехи с гербом - низким, хриплым шёпотом начал Волк, шествуя впереди всей группы и пытаясь хоть что-то разглядеть в каменном полумраке.
- Почём доспех? - спрашивает путник.
- Значит так, милдсарь - отвечает старик - бьёшь меня топором по голове, хватаешь доспехи, снимаешь обувь и бежишь в лес
- Что же это за цена такая? - удивился путник.
- Всё по честному, милдсарь, ничего от себя не добавил - за что купил, за то и продаю.
Прорехами сквозь чёрный полог тьмы показались белозубые ухмылки. “Чувства юмора не потеряли, что хорошо” - мельком подумал Волк, пробираясь дальше - “Но их вера так же ненадёжна, как туннель по которому я их виду. Мы можем застрять между камней, свалиться в пропасть или зайти в тупик”.
Пещера меж тем действительно становилась всё уже. Двигаться теперь можно было только боком, ощущая спиной и грудью холодную твердь. Словно отбиваясь от камня, гулко стучали сердца. Холод был сырым и ощутимым, как рука утопленника, но вскоре камень внезапно расступился ровным кругом. Слишком ровным, что бы быть очередным гротом.
Волк сделал короткий жест рукой, и факелы за его спиной быстро потухли, шипя, как брошенные в воду котята. Мужчина медленно подошёл к краю пропасти и осторожно выглянул вверх. Как Волк и думал: ровный круг заканчивался трудно различимыми в темноте деревянными балками. Значит это он - замковый колодец возле конюшни. Их туннель выходил примерно на его середину.
Волк прислушался, но колодец, будучи идеальным акустическим посредником, молчал, что было логично. Кому могла понадобиться вода для лошадей в такой поздний вечер? Мужчина осторожно вытер руки, снял с кольца на поясе топор, скинул моток шкур с плеча и зажал в зубам короткий, изогнутый клинок. Когда-то, во время осады Волчей ямы сверху скидывали верёвки, и гонцы могли подняться сами и даже поднять тюки с едой. Поэтому предки тех, кто сейчас мерно дышал за его спиной так никогда и не взяли замок, но Серому сегодня вечером придётся тяжелее.
"...мы все когда-нибудь умрём" - мелькнула в голове Волка последняя строчка из боевого клича северных племён. Мужчина развернулся лицом к спутникам, а после резко вытягиваясь, как волк в прыжке с той чаши, и хватаясь ладонями за выступающий в колодец свод туннеля. Гибкими ногами Серый упёрся в стену и принялся подниматься наверх, подтягиваясь и на ощупь выискивая в сводах неровности, выбоины и удерживаясь только на натянутых, как морские канаты, руках и собственной вере.

Отредактировано Grey Wolf (2013-07-16 13:06:44)